Неточные совпадения
Ну мог ли я встать и
уйти домой… к
Макару Ивановичу?
Она
ушла. Очень уж почитала она всю жизнь свою, во страхе, и трепете, и благоговении, законного мужа своего и странника
Макара Ивановича, великодушно и раз навсегда ее простившего.
Она выговорила это скороговоркой, покраснев, и хотела было поскорее
уйти, потому что тоже страх как не любила размазывать чувства и на этот счет была вся в меня, то есть застенчива и целомудренна; к тому же, разумеется, не хотела бы начинать со мной на тему о
Макаре Ивановиче; довольно было и того, что мы могли сказать, обменявшись взглядами.
Вахрушка не сказал главного: Михей Зотыч сам отправил его в Суслон, потому что ждал какого-то раскольничьего старца, а Вахрушка, пожалуй, еще табачище свой запалит. Старику все это казалось обидным, и он с горя отправился к попу
Макару, благо помочь подвернулась. В самый раз дело подошло: и попадье подсобить и водочки с помочанами выпить. Конечно, неприятно было встречаться с писарем, но ничего не поделаешь. Все равно от писаря никуда не
уйдешь. Уж он на дне морском сыщет.
Улучив момент,
Макар вырвался, и свалка закипела с новым ожесточением. «Катай мочеганина и собаку-выкреста!» — гудела уже вся толпа. Едва ли
ушли бы живыми из этого побоища незваные гости, если бы не подоспел на выручку остервенившийся инок Кирилл.
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал
Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я сделал:
уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя… душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем пали до меня давно, и я еще по весне с Гермогеном тогда на могилку к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
Когда кончили вершить зарод,
Макар и Федор
ушли копнить поспевшее к вечеру сено, а за ними поплелись бабы. Тит спустился с зарода, обругал Пашку, который неладно покрывал верхушку зарода свежими березовыми ветками, и подошел к дожидавшим старичкам.
Другие опять в нашу веру
уходят, хоть взять того же старшину
Макара: он не по старой вере, а в духовных братьях.
«Ох,
уйдет в кержаки!» — думал старый Тит в ужасе, хотя открыто и не смел сказать
Макару своих стариковских мыслей.
— Я полагаю, весьма подлое, — проговорил Павел и
ушел; он очень рассердился на Салова и прошел прямо на Кисловку к
Макару Григорьеву, с тем, чтобы рассказать ему все откровенно, посоветоваться с ним, — что делать и что предпринять. Он видел и заметил еще прежде, что
Макар Григорьев был к нему как-то душевно расположен.
Макар Григорьев, однако, не
уходил.
— Да так! Совсем не то, что прежние, — отвечал
Макар Григорьев, бог знает что желая тем сказать, и
ушел.
Груша
ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла к барину и взяла было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее,
Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.
Что-нибудь одно: или
услать его туда, куда
Макар телят не гонял, или призвать и сказать: на! возрождай!
И при первом же взгляде на старого Тойона
Макар узнал, что это тот самый старик, которого он видел нарисованным в церкви. Только тут с ним не было сына;
Макар подумал, что, вероятно, последний
ушел по хозяйству. Зато голубь влетел в комнату и, покружившись у старика над головою, сел к нему на колени. И старый Тойон гладил голубя рукою, сидя на особо приготовленном для него стуле.
И он
ушел в одну из дверей, чтобы распорядиться, а
Макар спросил у попа, зачем нужны весы и почему именно большие?
Они как будто поднимались все выше. Звезды становились все больше и ярче. Потом из-за гребня возвышенности, на которую они поднялись, показался краешек давно закатившейся луны. Она как будто торопилась
уйти, но
Макар с попиком ее нагоняли. Наконец она вновь стала подыматься над горизонтом. Они пошли по ровному, сильно приподнятому месту.
А
Макар продолжал: у них все записано в книге… Пусть же они поищут: когда он испытал от кого-нибудь ласку, привет или радость? Где его дети? Когда они умирали, ему было горько и тяжело, а когда вырастали, то
уходили от него, чтобы в одиночку биться с тяжелою нуждой. И он состарился один со своей второю старухой и видел, как его оставляют силы и подходит злая, бесприютная дряхлость. Они стояли одинокие, как стоят в степи две сиротливые елки, которых бьют отовсюду жестокие метели.
Макар знал, что лютый мороз не шутит с людьми, которые
уходят в тайгу без рукавиц и без шапки.
Макару стало еще более жаль старика, и он порадовался от души, что ему не удалось
уйти на «гору». Его старуха была громадная, рослая старуха, и ему нести ее было бы еще труднее. А если бы вдобавок она стала пинать его ногою, как быка, то, наверное, скоро заездила бы до второй смерти.